Название «Знаменское» появилось только в 1684 году, после постройки деревянной церкви во имя Знамения пресвятые Богородицы. Откуда же произошло изначальное название пустоши Губайлово, известной по источникам с 1591 года? Пустошь — не «пустое место». Как правило, это запустевшая в прошлом деревня. В литературе (1909 и 1934 гг.) высказывалось предположение, что во времена Ивана Грозного эта деревня принадлежала дьяку Василию Губайло, но в капитальном труде академика С. Б. Веселовского «Дьяки и подьячие XVI-XVII вв.» такого имени не числится.
В 1591 году третья часть пустоши Губайлово принадлежала Н. С. Путилову и две трети — Василию Яковлевичу Волынскому, а в 1623 году она перешла в единоличное поместное владение Волынского. В писцовой книге 1646 года его поместье записано как деревня Губайлова с одним крестьянским и одним бобыльским дворами, в которых числились 9 душ мужского населения. Но через несколько лет жители этих дворов вымерли во время чумной эпидемии и бывшая деревня еще на два с лишним десятилетия превратилась в пустошь.
Поместную землю нельзя было ни продать, ни передать по наследству. После смерти С. В. Волынского в 1657 году его пустоши поступили в «порозжие» земли Поместного приказа. Только в 1669 году они были пожалованы в поместье его племяннику Ивану Федоровичу Волынскому, который успешно продвигался на царской службе (РО РГБ. Ф. «Волынские, оп. 1, е.х. 25). В 1660 году он был стряпчим, «перед бояр пить носил», с 1668 года — стольником, с 1673 года окольничьим и в конце жизни достиг высокого звания боярина, которое давалось лишь нескольким десяткам приближенных к царю знатных феодалов. В 1682 году он был судьей в Сыскном приказе, в разные годы назначался воеводой в Киев, Астрахань, Самару.
И. Ф. Волынский владел имениями во многих уездах Московского государства. В их числе была наследственная родовая вотчина в селе Покровское-Полуэктово (теперь Волынщина) Рузского уезда, где ему принадлежали почти полторы тысячи десятин земли и около двухсот крестьян.
Губайловское поместье не было выкуплено в вотчину и долгое время оставалось незаселенным, хотя находилось рядом с большой дорогой по пути из Москвы в родовую вотчину. Из 300 десятин земельных угодий 250 десятин занимал лес и почти 6 десятин — заболоченный овраг с верховьем речки Курицы. От села Чернева это имение отделяли леса, с северной и с восточной стороны оно граничило с лугами и лесом деревни Пенягино по речке Бане и по оврагу с истоком речки Вороны, а на юге его отделяло от павшинских земель болото на месте нынешней железнодорожной станции Павшино.
В переписной книге 1678 года оно записано как сельцо с двумя дворами деловых людей. Но эта запись оказалась ошибочной, так как переписчики списали сведения из предыдущей книги за 1646 год, не проверив их на месте. Давно вымершие два двора продолжали числиться и в последующих переписях, и только в 1710 году, уже после смерти боярина, специальным указом два двора в Губайлове были исключены Поместным приказом из податного списка, как «записанные, не справясь за стольником, что был боярин Иван Федорович Волынский».
На самом деле Губайлово оставалось пустошью до 1680-х годов, когда владелец, достигнув высоких постов, прочно обосновался в Москве. Теперь это имение, расположенное близко к городу, приобретает значение как удобное место для устройства «подмосковной» — так называли тогда пригородные усадьбы. Место для нее было выбрано на скрещении проселочных дорог: одна из них вела из села Павшино в Чернево, а от нее ответвлялась дорога в сельцо Ивановское. На их пути был сырой овраг с речкой Курица, и из года в год приходилось через него укладывать гати из хвороста и бревен. Со временем поставили две плотины. По одной из них шла дорога на Чернево, по другой — на Ивановское. Место было оживленное, так как для дальних путников проезд в Москву через Губайлово и Павшино (с переправами через реку Москву) был намного короче, чем путь по Волоколамской дороге через Спас и Тушино, в объезд большой излучины Москвы-реки.
Оно оказалось идеальным для основания загородного дома-особняка, расположенного в низине и укрытого лесом от холодных ветров. Пруды имели не только хозяйственное значение, но вместе с тем стали живописными элементами усадебного пейзажа. Поэтому позже был устроен еще один, нижний пруд. Видимо, строительство господского двора с деревянным домом и флигелями, хозяйственных служб и скромного по размерам сада или огорода было спланировано одновременно. Для выполнения этих работ нужно было приложить немало физического труда, потому и возникла необходимость заселить имение.
Казалось бы, проще всего было перевести на пустошь крестьян из любой вотчины. Но слишком велики были потери: пришлось бы ликвидировать их хозяйство на старом насиженном месте, потратиться на перевозку и обустроить их жизнь в новом имении. Тем более, что Губайлово оставалось поместьем, временным владением, которое могло быть отобрано при любой случайности.
Чаще всего поместья заселяли так называемыми деловыми людьми, которых нанимали на определенный срок либо за жалование, либо за взятые в долг деньги. Так поступал и Иван Федорович Волынский. В архивном фонде сохранились десятки адресованных барину кабальных записей (Там же. Оп. 5, е.х. 37) одну из которых мы приводим для примера:
«Илья Борисов занел есми стольника Ивана Федоровича Волынского у человека ево у Петра Иванова сына Пленкова 3 рубли денег марта от 19 впред до такого же числа (следующего года, — Авт.), а за те денги служить мне заимщику во дворе у Государя своего Ивана Федоровича Волынского все дни. Послуси (свидетель): Иван Баженов. А служилую кабалу писал Ивановской площади подьячий Дементий Тимофеев лета 180 (1672) году».
Здесь же перечисляются приметы кабального человека, а также называются официальные лица, подтверждающие сделку: «Илюшка плосколиц, нос немного вскороне (всторону?), глаза кари, волосом голова руса, в лице и на носу ямины от оспы; сказал: до штнадцати лет. Запись 180 году перед столником Иваном Ивановичем Стрешневым да перед дьяки Иваном Степанова да Иваном Ондреяновым».
В большинстве случаев кабальные люди не могли расплатиться со своим господином ни через год, ни через многие годы. А чтобы еще крепче привязать их к имению и обеспечить набожному хозяину полноценный отдых, на вчерашней пустоши строится церковь. Таков был первый шаг в устройстве усадьбы, о чем сообщает дозорная книга Монастырского приказа: «1684 года июля 31 дня наложена дань новопостроенной церкви Знамение Пресвятые Богородицы, которую боярин Иван Федорович Волынский построил вновь на поместной своей земле, пустоши Губайловой». Но к этому времени рядом с ней строится и жилье. В приходе церкви записаны дворы попа, дьячка, пономаря и просвирницы, господский двор и семь задворных людей.
Так вчерашняя пустошь стала не деревней и не сельцом, а селом Знаменским-Губайловом. На месте оврага, перекрытого тремя плотинами, был создан живописный каскад прудов, протянувшихся с севера на юг. Пруды были окопаны и до нынешнего времени два из них сохранили правильную прямоугольную форму.
О том, как выглядело это село, дает представление план дачи Генерального межевания, составленный в 1769 году, почти через столетие после основания усадьбы. На плане четко показаны каскад из трех прудов, примыкающие к ним церковь, церковные постройки, а также проходившие через селение проселочные дороги.
Усадьба располагалась совсем не там, где мы привыкли ее видеть сегодня, а на месте нынешней прогулочной зоны по левую сторону от среднего пруда. Ближе к пруду стояло здание церкви, а позади ее на некотором расстоянии показан огороженный забором прямоугольный участок, внутри которого к передней части примыкали два небольших флигеля, а в глубине находился барский дом без каких-либо архитектурных затей.
Напротив нижнего пруда на плане показан сравнительно небольшой по площади комплекс служебных построек, собранный в единую «связь». А вдоль дороги на село Чернево, проходившей через верхнюю плотину, показана короткая линия крестьянских домов. Все названные выше элементы прорисованы настолько тщательно, что не дают оснований сомневаться в местоположении и планировке села Знаменского-Губайлова в середине XVIII века.
При основании церкви, в соответствии с законом, ее священнику и служителям для их содержания были официально приписаны из барского имения 10 десятин земли. Но похоже, что церковнослужители не пользовались ею, так как получали от владельца имения «ругу» — ежегодное денежное и хлебное жалование. Сохранились расписки о том, что в 1687 году попу Семиону Михайлову было выплачено 8 рублей, дьячку Михаилу Родионову 4 рубля, просвирнице Дарье Денисовой 2 рубля. Кроме того попу были выданы 7 четвертей (56 пудов) ржи, овса и гороху, четыре барана да девять овчин на шубу, в меньшем размере получали хлебное жалование и остальные служители церкви. Любопытно, что поп и попадья пришли в церковь с собственными иконами, а после его смерти вдова Евдокия Михайлова дочь дает расписку о том, что «мужа своего попа Симеона умершего и свои иконы окладные и неокладные все взяла».
Церковный штат подбирался осмотрительно, с учетом рекомендаций. Так, в 1699 году священники трех московских церквей дали «поручную запись» на вдову умершего московского попа Ксению Васильеву и ее сына Петра для поступления их просвирницей и дьячком в церковь Знамения пресвятой богородицы, ручаясь за их поведение и службу: «А буде они в чем какие убытки учинят, и те все убытки взять ей, боярыне Катерине Семеновне и детям ее на нас поручиках (поручителях, — Авт.) и на них Ксении и Петре» (Там же, е.х. 21).
Имя боярыни часто встречается в документах после смерти И. Ф. Волынского около 1698 года, когда она начинает именоваться вдовой. Она пыталась без мужа, с малолетними детьми, продолжить развитие своего имения. Представляет интерес документ о появлении в Губайлове мельницы на реке Бане, которую взял на оброк павшинский крестьянин Андрей Гаврилов Беклемишев с условием платить госпоже 30 рублей в год и безденежно молоть ее зерно. Судя по описанию, это было серьезное сооружение с двумя избами и конюшней, оборудованное водяным и «сухим» колесом и двумя поставами — парными жерновами. Однако существовало оно недолго, в дальнейшем мы не встречаем сведений о мельнице (Там же, е.х. 14).
В 1704 году Губайлово записано за сыновьями боярина Василием и Петром Волынскими. Крестьян-хлебопашцев в селе не числится. Записаны только дворы приказчика, сокольничьи, хлебниковы, конюховы: «Всего восемь дворов, людей в них 18 человек, кроме того из 9 дворов мужчины отданы в солдаты, а живут жены». Впоследствии в селе добавляются дворы скотников и поваров. В связи с войной вводились разнообразные дополнительные налоги. Так, за 1706 год отмечено взыскание «банного сбору»: «стольника Василия Иванова сына Волынского села Губайлова, Знаменское тож с ево бани оброку рубль, да с того ж села с попа Зиновья Васильева с домовой ево бани оброку рубль же, да с дву поваровых бань оброку по пяти алтын з бани». Владельцы села не могли защитить своих подданных ни от поборов, ни от солдатчины, когда война против Швеции вызвала неслыханные ранее рекрутские наборы и новые налоги, разорение хозяйства, голод и бегство крестьян из родных мест.
В 1709 году правительство вынуждено было провести новую перепись всего лишь через пять лет после предыдущей. За это время в Губайлове, несмотря на появление новых дворов, количество жителей сократилось почти вдвое, с 18 до 10 «душ» мужского пола. О причинах этого свидетельствуют показания старосты:
«Скотник Андрей Мокеев с детьми Андреем и Григорием бежали в прошлом году. Конюх Калина Тимофеев бежал в нынешнем году, а дети его Логин и Борис померли. Павел Минаев умре. Повар Прокофий Андреев за старостью отпущен на волю. Дворовый человек Кузьма Климов взят в солдаты, конюх Василий Лукьянов взят в солдаты; скотник Иван Васильев, конюх Пахом Кузьмин да конюх Федор Михайлов взяты в солдаты. Хлебник Федор Яковлев бран в драгуны, а дети его Василий, Иван да Яков померли. Повар Семен Яковлев взят в солдаты, а дети его Петр большой да Петр меньший померли. Конюх Иван Самойлов взят в солдаты. Деловой человек Федор Иванов и его сын Иван померли. Сила Дементьев пошел в солдаты волею. Кузьма Ларионов, сын кузнеца, бежал в 704 году».
Судьба Петра Волынского нам неизвестна, а Василий Иванович, который в 1704 году числился недорослем и в 1706 году стольником, не унаследовал отцовского рвения в служебной карьере. В дальнейшем, с отменой старинных званий, он упоминается в разное время как лейтенант флота, капитан, «брегадир». В последующие годы не улучшилось положение в селе. При проведении в России первой ревизии в Губайлове записаны, со слов старосты Давыда Матвеева Фомина, все также лишь 10 «душ» мужского пола, из которых пять человек были детьми и подростками. Вероятно, сказывалось и длительное отсутствие хозяина имения, служившего в военном флоте. Возможно, что в мирное время он получил возможность обратить внимание на положение своей подмосковной вотчины, пополнил ее крестьянами из других имений. Уже в 1727 г. за В. И. Волынским, «морского флоту порутчиком», в селе 26 душ, а по ревизской сказке 1644 г. записаны 39 душ мужского пола.
Общее богатство Волынского оставалось на высоком уровне. По сведениям «Алфавита владельцам» за ним записаны 306 душ в селе Покровском Рузского уезда и более полутора тысяч крестьян во Владимирском, Переслав-Залесском и Дмитровском уездах. В центре Москвы ему принадлежал старый родительский дом напротив речки Неглинки, на углу улицы Тверской и Охотного ряда. Волынские имели родственные связи со многими знатными фамилиями и стремились расширить их круг. В 1743 году В.И. Волынский выдал свою дочь Настасью Васильевну замуж за князя Василия Михайловича Долгорукова (1722-1782), в то время полковника Тобольского полка, впоследствии видного российского полководца. Вероятно, что тогда же было отдано в приданое село Губайлово.
Князья Долгоруковы принадлежали к старинной российской знати. Их влияние особенно усилилось при Петре I, а после его смерти, при слабом правлении Екатерины и малолетнего царя Петра II, они составили большинство в верховном тайном совете, который решал важнейшие государственные дела. Больше заботясь о собственных интересах, в 1730 году «верховники» попытались ограничить власть приглашенной на русский престол императрицы Анны Иоанновны, и жестоко поплатились за это опалой и ссылкой, а несколько человек и казнью. Среди членов верховного тайного совета были отец будущего полководца Михаил Владимирович и родной дядя, фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков. Они отделались длительной опалой, а юному Василию Михайловичу пришлось долго страдать за «вину» своей фамилии. В 13 лет он был отдан простым солдатом в армию. Через два года за отличие в сражении при Перекопе представлен к первому офицерскому званию вопреки запрету императрицы, но путь для дальнейшей карьеры был закрыт. Только с приходом на престол императрицы Елизаветы Петровны он получил простор для исполнения своих честолюбивых замыслов. За отличия в войне против Швеции в 1741 году он пожалован в поручики, в следующем году стал секунд-майором и еще через год — полковником. Сказалась и поддержка дяди, возвращенного из ссылки фельдмаршала В. В. Долгорукова, который был восстановлен в звании, стал президентом Военной коллегии и взял любимого племянника к себе в адъютанты. Испанский посол высоко характеризовал старого фельдмаршала: «Человек умный, храбрый. Честный и довольно хорошо знавший военное искусство. Он жил благородно, и я поистине могу сказать, что это такой русский вельможа, который более всех приносил чести своему отечеству». Можно сказать, что молодой полковник воспринял лучшие черты от своего дяди, и к тому же умножил свои имения, купив его волости в Можайском уезде и сельцо Васильевское на берегу реки Москвы, по соседству с нынешним Нескучным садом.
В Семилетнюю войну 1756-1763 годов против Пруссии В. М. Долгоруков вступил в звании генерал-майора. Вместе с П. А. Румянцевым и З. Г. Чернышевым формировал гренадерские полки, командовал бригадой на наиболее опасных участках военных действий, был тяжело ранен при Цорндорфе. После лечения вернулся в строй командиром дивизии, а в конце войны, временно сменив П. А. Румянцева, руководившего осадным корпусом, принудил к капитуляции гарнизон крепости Кольберг. Это был последний успех русского войска в Семилетней войне, которая была прекращена с приходом на престол императора Петра III.
Когда к власти пришла Екатерина II, она не ставила без внимания перспективного военачальника, который заслужил своими подвигами звание генерал-поручика. В Москве накануне коронации императрица дважды оказала ему особую честь посещением его имений. 6 мая 1763 года после прогулки на Воробьевых горах и егерской охоты «Ее Императорское Величество, оказывая высочайшее свое соизволение его превосходительству генерал-поручику князю В. М. Долгорукову», посетила его дом в селе Васильевском на Москве реке «где соизволила кушать вечернее кушанье в 23 персонах. По окончании стола пили за высочайшие здоровья: Ее Императорского Величества с выстрелом из 101 пушки... за цесаревича и великого князя Павла Петровича с выстрелом же из 51 пушки. После вечернего кушанья соизволила ЕИВ несколько времени побыть в оном его сиятельства доме; при пушечной пальбе к императорскому дому возвратно шествовать соизволила пополудни, часу в 10-м».
А через неделю она навестила и скромную усадьбу в Знаменском-Губайлово. «2-го числа мая, в пятницу, ЕИВ соизволила предпринять шествие в Новый Иерусалим, что и совершить сего ж числа перед полуднем в 12-м часу соизволила. И прибыв в село Знаменское, которое расстоянием от Москвы в 20 верстах... пополудни во 2-м часу, где при колокольном звоне, с святым крестом Ее Величество встретили духовные чины, при чем производилась пушечная пальба. Ее Величество, приложась к кресту, изволила удостоить его сиятельство князя Василия Михайловича Долгорукова... в доме его сиятельства, где и обеденное кушанье с находившимися в свите кавалерами, дамами и фрейлинами в 17 персонах кушать соизволила... При окончании стола, при питии за высочайшие Ее Императорское величество и Его Императорское высочество здоровья производилась пушечная пальба; а после стола ЕИВ изволила быть на пруде и смотреть ловлю рыб. А оттуда в прибытие, побыв несколько времени в доме его сиятельства, изволила до села Чернева шествовать пешком». (Камер-фурьерские журналы за 1763 г., с. 74).
В день коронации императрица произвела В. М. Долгорукова в генерал-аншефы, еще через четыре года наградила его высшим российским орденом Андрея Первозванного. Во время очередной русско-турецкой войны он полностью оправдал надежды, показав себя одним из блистательных полководцев «века Екатерины II». В 1771 году, встав во главе 2-й армии, князь Долгоруков с 38-тысячным корпусом штурмом взял Перекоп, ворвался в Крым и в течение месяца нанес два поражения 70-тысячной и 95-тысячной армиям крымского хана. Освободив весь Крым, он возвел на престол дружественного к России хана. Екатерина II отметила успех генерал-аншефа Долгорукова богатыми подарками и впоследствии присвоила ему титул «Крымского».
Между тем подмосковное село Знаменское-Губайлово оставалось скромным имением, что подтверждается сведениями Генерального межевания в 1769 г. В то время село состояло в Горетовом стану Московского уезда, но в начале 1780-х годов была проведена административная реформа с установлением новых границ уездов и губерний, и Губайлово вошло в Звенигородский уезд. После этого, не ранее 1784 года, на основании генеральных планов отдельных «дач» (имений) был составлен общий Генеральный план Звенигородского уезда, в который вошло теперь село Знаменское-Губайлово, а к плану даны Экономические примечания о количестве жителей, земельных угодьях и их качестве, наличии церкви, господского дома и сада. Чертежи имений и цифровые данные в этих документах полностью повторяют планы дач двадцатилетней давности, но тексты имеют некоторые расхождения с прежними сведениями. Согласно Экономическим примечаниям, составленным в 1780-х годах, в селе записаны «церковь каменная во имя Знамения пресвятой Богородицы, дом господский деревянный, сад регулярный и пруд», да 33 души крепостных. На поверку это оказываются разновременные сведения: число «душ» относится к ревизии 1762 года, местоположение «сада регулярного» не обозначено в плане 1769 года, возможно, что он был устроен позже. И совсем не соответствуют прежнему плану сведения о «церкви каменной». По-видимому, в описание внесены добавления о некоторых изменениях, которые произошли в последующие годы по воле князя В. В. Долгорукова или его супруги.
Жена полководца Настасья Васильевна была женщина энергичная, и во время его походов самостоятельно решала хозяйственные вопросы, в том числе покупала земли в других уездах. В ее личном владении, видимо, по наследству после смерти отца не позже 1767 года, записано родовое имение Волынских в селе Покровское-Полуэктово. Полученную в наследство пустошь Овсянникову по соседству с селом Черневым она продала генерал-аншефу Захару Григорьевичу Чернышеву.
Вероятно, еще при жизни отца Настасьи Васильевны, не позже 1767 года, было получено разрешение Духовной консистории на строительство в селе Губайлово каменной церкви, которое велось под ее наблюдением при редких приездах мужа с театра военных действий. Освящение каменной церкви, сооруженной, как записано в более поздней мировой ведомости, «тщанием вотчинника того села бригадира Василия Ивановича Волынского», было важным событием для села Знаменского-Губайлова:
«Церковь каменного здания храма Знамения пресвятые Богородицы... освящена 1773 года декабря в 21 день при державе благочестивейшей, самодержавнейшей, великия государыни императрицы Екатерины Алексеевны Всея России и при наследнике ея благоверном государе и великом князе Павле Петровиче и великой княгине Наталии Алексеевне преосвященнейшим Самуилом, епископом Крутицким и Можайским». В то время царица находилась в Петербурге, и предположение о ее участии в освящении губайловской церкви не соответствует действительности.
Можно сказать, что с этого события начинается новая история села, так как каменная церковь была построена на новом месте, в отдалении от старой деревянной церкви и первоначальной усадьбы.
Если обратиться к рельефу местности, то мы убедимся, что занятая губайловским имением территория была возвышена в средней части и полого опускалась в южном направлении по течению речки Курицы, а в северном направлении — к слиянию речек Банек (Баньки и Синички). Новая каменная церковь заняла самое высокое место на территории имения, вдали от трех прудов. Возможно, сказались последствия неизвестной эпидемии, которая привела в этом небольшом селении к смерти 16 крестьян в период между 1744 и 1762 годами. Причины эпидемий в то время объясняли миазмами, вредными испарениями сырой почвы, и нужно было выбрать более здоровое место. Несомненно, что перенос храма был первым шагом к переводу на новое место господской усадьбы и крестьянских домов. Это место более соответствовало запросам знатных хозяев. Они не удовлетворялись уже затерянной в лощине скромной деревянной усадьбой, а хотели иметь простор для большого строительства, которое давало бы широкий обзор. Так, на Руси любили ставить храмы на живописных возвышенных местах. Наверное, стоит прислушаться к словам священника Ивана Соловьева, который столетие спустя, в 1880 году, восторженно описывал красоту местоположения губайловского барского имения:
«Оно расположено на возвышении, с которого на три стороны открываются очень красивые и далекие виды: как на ладони, расстилаются перед вами близ лежащие села как Спас-Тушино, Павшино, Гольево, Ивановское с вьющеюся между ними Москвою рекою; хорошо виднеются Троицкое-Лыково, Покровское-Глебово, а между ними, как огромной величины звезда, горит золотая глава Христа Спасителя.
Вся площадь возвышенности почти сплошь покрыта лесом, в котором преобладают сосны. Стройные, прямые, высокие и могучие, стоят они как исполины, покачивая своими верхушками, убаюкивая посетителя своим шумом и освежая его своим смолистым благоуханием; впрочем, не менее приятны и березовые купы, занимающие южные окраины имения». (Московские ведомости, 1888, № 220).
Генерал-аншеф В. М. Долгоруков-Крымский в свободное от военных действий время бывал наездами в своем имении. Когда война с Турцией закончилась выгодным для России Кючук-Кайнарджийским миром, он надеялся получить за свои военные успехи звание фельдмаршала, но похоже, что отношения с императрицей явно расстроились. В 1775 году, во время длительного пребывания Екатерины II в Москве для празднования этой победы, все почести были предназначены для фельдмаршала П. А. Румянцева, а В. М. Долгоруков даже не был приглашен на императорский обед после празднования на Ходынском поле, хотя покорение Крыма было одним из крупнейших событий этой войны. Самолюбие полководца не выдержало этого испытания, и он вышел в отставку в 1775 году.
На протяжении пяти лет досуг отставного полководца скрашивался заботой об усадьбе да «военными действиями» против священника, у которого он самочинно захватил отмежеванные к церкви 17 десятин луга, выделенного из дачи деревни Пенягино, выдавая взамен по собственному усмотрению необходимое количество сена, а то и попросту стравливал луг своими лошадьми.
В 1780 году князь В. М. Долгоруков-Крымский был назначен главнокомандующим в Москве. Это была высшая должность, связанная с административной деятельностью во всей Московской и нескольких соседних губерниях. Современники передавали, что он отличался внимательным отношением к населению. Его дом в Москве был всегда открыт для дворян и для мещанского сословия, и бывший военачальник, больной подагрой, принимал посетителей и вершил свой суд, не отрываясь от дивана. Вместе с тем он не терпел писанины и все канцелярские заботы переложил на своего помощника, поставив лишь единственное условие — чтобы ни одна жалоба на главнокомандующего не могла «омрачить» императрицу. Он проявлял благотворительность по отношению к простому народу, а также и к Ново-Иерусалимскому монастырю, которому на его средства была куплена дорогая икона в придел Всех святых. Когда в 1782 году Долгоруков скончался, это вызвало, по отзывам современников, искреннюю скорбь многих московских жителей.
Современник, француз Пикар, писал: «Смерть князя Долгорукова, московского генерал-губернатора, причинила большое горе жителям сего города... Как только разнесся слух о его смерти, все лавки были закрыты и народ толпой отправился в церкви. Лица, которым были поручены необходимые для похорон закупки, принуждали купцов взять деньги за товар, но те тут же раздавали их бедным... Княгиня Долгорукова, найдя вскоре после смерти своего супруга пять тысяч рублей в его шкатулке, отдала их на освобождение бедных, заключенных в тюрьму за долги».
При погребении Василия Михайловича игумен Знаменского монастыря Макарий сказал над его гробом последнее слово: «Сей покрытый лаврами муж, в коем мы ныне лишаемся общего себе отца и попечителя, был сколько велик знатностью рода, столько и своими собственными делами... Справедливость его, будучи вовсе удалена от всякого лицеприятия и мздоимства, не делала между подчиненными его никакого различия, предосудительного добродетели и заслугам. Все имели до него доступ равный и свободный; все находили по делам своим скорое и довольное решение, и клеветник не смел пред ним явиться, чтоб опорочить невинность. В нем мы лишаемся не только мудрого и попечительного градоначальника, но еще пастыря и учителя: ибо пример жизни его сильнее был для нас всякого наставления и правила». (В. Н. Балязин. Императорские наместники первопрестольной 1709-1917. М. 2000).