Земли Красногорского района расположены вдоль левого берега Москвы-реки. В отличие от ее правобережья, которое издавна называли «Подмосковной Швейцарией», здесь к реке не выходят массивы сосновых лесов и глубокие овраги, местность имеет более мягкий рельеф, но зато именно здесь во всей красоте открываются перед нами величественные просторы лугов и полей, обрамленные высокой грядой леса на противоположном берегу.
Долины мелких речек здесь просторны и просматриваются на большое расстояние. И на каждой из них мы встречаем живописные пруды, порой каскады прудов, которые придают особую прелесть окружающим лесам, где смешиваются хвойные и лиственные породы деревьев. Красота наших мест, как будто существовавшая извечно, на самом деле является результатом многовекового взаимодействия человека и природы. Пруды с давних времен создавались людьми для удовлетворения их хозяйственных и других потребностей, лесные массивы неоднократно меняли состав древесных пород, когда лиственный подлесок постепенно вытеснял хвойные деревья, а любимые нами сосновые боры либо вырастали на недавних гарях и вырубках, либо специально были насажены рукой человека. Эта работа продолжается и в настоящее время тружениками лесопаркового хозяйства, которые участвуют в этом процессе, выращивая в специальных питомниках саженцы декоративных деревьев и кустарников, и из года в год ведут обновление наших лесов.
Меняется на глазах и Москва-река, омывающая границы нашего района. Даже старожилы вряд ли припомнят, какой переменчивой была она менее столетия назад. Бурное весеннее половодье сменялось в жаркое летнее время таким обмелением, что ширина реки сокращалась до 15 саженей (около 30 метров), а глубина составляла менее половины метра. Строительство мощных водохранилищ на Истре, Рузе и Озерне, Можайского в верховьях Москвы-реки остановило напор паводковых вод и обеспечило их постепенный сброс в течение лета. А подпорная Карамышевская плотина в черте города Москвы подняла на несколько метров уровень реки в нашей местности. Сегодня река смотрится полноводной, спокойной и величавой, a напротив Мякинина напоминает водохранилище, раскинувшись в ширину почти на два километра.
Несмотря на непосредственную близость к огромному московскому мегаполису, на многовековую хозяйственную деятельность людей и чрезвычайно высокую плотность населения, на территории района сохраняется почти нетронутая, на первый взгляд, красота среднерусской природы. Но, пожалуй, не меньшую ценность представляет история этой местности, которая уходит своими корнями в далекое прошлое.
Ha протяжении многих веков Подмосковье связано с нашей столицей общей историей и тысячами человеческих судеб. Его население всегда было надежной опорой Москвы, вместе с ней переживало беды и радости, из поколения в поколение пополняло ее мастеровыми людьми, a в трудную годину мужественно принимало на себя первые удары неприятеля, защищая родную столицу. Из поколения в поколение жители ближнего Подмосковья вносили свою, пусть скромную лепту и в растущее богатство столицы, и в дело ее защиты от неприятеля, в труды по ее восстановлению после многочисленных пожаров и опустошительных нашествий иноземных завоевателей. Развитие неземледельческих промыслов — от торговли продовольствием и фуражом до различных ремесел — все теснее привязывало их к московскому рынку, a наиболее удачливые из крестьян, откупаясь от крепостной зависимости, пополняли ряды бойких мастеровых людей и купеческого сословия. Без участия крестьян не обходилось ни одно дело — от возведения храма или усадьбы до строительства дорог и промышленных предприятий.
Многое хранит в своей памяти Красногорская земля: и следы древнейших обитателей подмосковных лесов, и имена воевод, оберегавших со своими дружинами западные границы Московского княжества, и судьбы крестьян, страдавших под гнетом помещиков. Помнит о выдающихся представителях русской истории и культуры, об участниках движения декабристов, о борьбе рабочих Тушино-Гучковского района за установление Советской власти. Помнит и грозные дни Великой Отечественной войны, когда Волоколамское шоссе стало символом бессмертной славы героических защитников Москвы.
Красногорский район можно было бы сравнить с уникальным историческим музеем. На его сравнительно небольшой территории мы встречаем многие памятники археологии и старинные селения, свидетельствующие об основных этапах истории Подмосковья, начиная с самой глубокой древности.
Заселение Подмосковья стало возможно 15-20 тысяч лет назад, после окончания ледникового периода. Отступивший на север ледник оставил после себя полноводные реки и озера. Окружавшие их холмы и долины были покрыты обильной травянистой растительностью. В поисках пищи переходили на эти места стада мамонтов и других привычных к холодному и влажному климату животных, а следом за ними продвигались на север первобытные охотники. Это было время палеолита — древнекаменного века, когда люди умели делать лишь примитивные орудия труда из камня, кости и дерева. Оставшиеся от этого времени каменные топоры находили во многих местах. Но лишь однажды были обнаружены в Подмосковье останки самого человека, жившего в эпоху палеолита.
В 1939 году на территории, которая в то время входила в состав Красногорского района, велось строительство гидроэлектростанции на месте сброса воды из Химкинского водохранилища в реку Сходню. При рытье котлована из-под шестиметровой толщи земли были извлечены несколько окаменевших костей древних животных и одна-единственная кость человека – потемневшая от времени черепная крышка. Исследования ученых подтвердили принадлежность этой находки к эпохе палеолита. Она стала одним из ценнейших экспонатов Государственного музея истории Москвы.
Более распространены памятники эпохи неалита – новокаменного века, распространение которого приходится на III — начало II тысячелетия до нашей эры. Они представлены на территории Московской области несколькими десятками стоянок древних охотников и рыболовов, pacположенных по берегам рек и озер. Ha местах этих стоянок археологи находят хорошо обработанные кремневые наконечники копий, дротиков, стрел, костяные гарпуны, кости диких животных, сохранившиеся семена употреблявшихся в пищу растений. Находки свидетельствуют, что охота и рыбная ловля занимали главное место в жизни этих людей. В 1960-х годах в Красногорском районе была открыта неолитическая стоянка около села Петрово-Дальнее, на берегу Москвы-реки близ впадения в нее реки Истры. Автор этой книги на протяжении нескольких лет наблюдал здесь за участком берега, консультируясь с опытным специалистом Московской археологической экспедиции Р. Л. Розенфельдтом. На берегу реки после спада вешней воды были собраны кремневые наконечники копий и стрел, обломок костяного гарпуна. Особенно многочисленны остатки глиняной посуды, слабо обожженной, легко рассыпающейся при неосторожном обращении, но с удивительным старанием покрытой по всей поверхности ямчатым или ямчато-гребенчатым орнаментом.
К середине II тысячелетия до н. э. относится появление в Подмосковье скотоводов-кочевников, которые постоянно перемещались со своими немногочисленными стадами и не оставили следов длительно существовавших поселений. Эти люди уже знали бронзу, но изделия из металла были очень редки. Наиболее распространенные находки этого времени — шлифованные каменные топоры и другие орудия труда, сохранившиеся в погребениях, расположенных обычно на высоких местах. В конце XIX в. около села Спас, в овраге по соседству с селом были обнаружены несколько каменных орудий того времени и остатки посуды с геометрическим узором, характерные для эпохи бронзы. Полагают, что это остатки от захоронения, разрушенного при земляных работах по прокладке Волоколамского шоссе.
На смену эпохе бронзы пришел раннежелезный век, продолжавшийся почти две тысячи лет. Люди этого времени, занимаясь земледелием, охотой и разведением домашнего скота, вели оседлый образ жизни. Они жили небольшими родовыми общинами, селились, как правило, на высоких обрывистых мысах, окружая свои поселки со стороны поля глубокими рвами и насыпными земляными валами, поверх которых устанавливали деревянный частокол. Городища раннежелезного века — остатки укрепленных поселков с сохранившимися следами рвов и валов — известны в Красногорском районе около Архангельского, Гольева и Спаса, на реке Истре поблизости от Степановского. В 1960-х годах автором книги были открыты неизвестные ранее городища на речке Горетинке около Воронков и у деревни Пенягино на речке Баньке.
На некоторых городищах жизнь людей продолжалась на протяжении сотен, и более тысячи лет. Таково было Спасское городище, располагавшееся за пределами Московской кольцевой автодороги и находившееся прежде на территории Красногорского района. В средневековье на его месте был построен монастырь Спаса-на Всходне, история которого была описана неоднократно, и только в 1933 г. археолог О. Н. Бадер при осмотре местности обнаружил следы «дьяковской» культуры раннежелезного века. Плановые раскопки на нем не производились, но материалы с этого городища были получены благодаря археологу-любителю В. Косинскому. Проживая в Павшино, он в 1956-1958 гг. неоднократно обследовал памятник, собирая на поверхности подъемный материал. В 1959 г. он привлек группу студентов и школьников, получив открытый лист на право проведения раскопок. На следующий год через городище была проложена траншея для укладки труб глубиной 4 м, и он смог проследить на ее срезах напластования культурного слоя, которые достигали глубины от 2 до 3 м. На этом городище были собраны более 2 тысяч фрагментов керамики, костяные орудия, обломки костей домашних животных.
Городище в Архангельском было открыто в 1920-х годах археологом О. Н. Бадером благодаря находкам дьяковской керамики. Однако описание городища и конкретные сведения о его местонахождении не были опубликованы. Чтобы познакомиться с этим археологическим объектом, автору данной книги пришлось начать сначала — провести разведку непосредственно на местности. Наше внимание привлекло место, где у берега реки Москвы сходятся три высоких мыса — со стороны усадьбы, со стороны колоннады-усыпальницы и со стороны церкви Михаила-Архангела. На первом из них преобладали следы строительного мусора, связанного с усадьбой, на втором поверхностный слой оказался срыт в прошлом, вероятно, для подсыпки под строившуюся колоннаду. Третий имел слишком узкую площадку для поселения — шириной не более 30 метров, исхоженную многими поколениями туристов и не сохранившую под сенью высоких сосен выраженных на поверхности следов культурного слоя. Но именно на этом мысу удалось обнаружить остатки древнего селения, и не обычного, а укрепленного городища так называемого террасного типа, с двойной линией укреплений. Южный склон городища круто обрывался к Москве-реке и большая часть его площадки, по-видимому, была смыта оползнями. По краям площадки не сохранились следы оборонительных сооружений. Но с северной стороны, где склон оврага был более пологим, его укрепления были дополнены особым «инженерным» сооружением — искусственной террасой, спускавшейся вдоль склона от вершины холма к его подножию. По краю террасы идет хорошо выраженный земляной вал, на котором некогда был установлен бревенчатый частокол, составлявший вторую, наружную линию укреплений. Следы этого вала просматриваются и наверху, с напольной стороны, в виде расплывшихся и поросших кустарником бугров, которые разрезала надвое современная прогулочная дорожка.
На площадке городища при внешнем осмотре не удалось что-либо найти. Только над террасой на северном склоне обнаружились осыпи черного культурного слоя, в котором был открыт необычный археологический «клад». Здесь оказался фрагмент дьяковской лепной керамики очень древнего типа, а рядом с ним — черепки посуды славянского типа, относящиеся к домонгольскому времени, и обломок льячки — Глиняной ложки для зачерпывания и разливки по формам расплавленного металла. Выходит, что история городища не закончилась «железным» веком. Впоследствии его древнейших жителей сменили славяне. Обычно славяне-земледельцы селились на открытой местности рядом со своими полями. Укрепленное городище могло служить ремесленным центром, а в случае опасности — надежным укрытием для жителей соседних деревень.
Жители древних городищ не были нашими прямыми предками. Это были угро-финские и балтские племена, которые позже либо отошли, либо смешались с пришедшими сюда славянами. Следы древних поселений не остались для них незамеченными, много столетий назад славяне дали этим местам свои названия «городища» и «селища», ныне вошедшие в научный оборот.
Славянские общины, объединенные в большой племенной союз, не враждовали между собой, и поэтому поселки обычно были окружены только деревянными частоколами для защиты от диких зверей. Остатки поселений, не имеющих следов земляных укреплений, трудно увидеть на местности. Чаще они обнаруживаются случайно, благодаря сохранившемуся на поверхности земли интенсивно черному культурному слою и находкам в нем глиняной посуды, изготовлявшейся на гончарном кругу, изящной по форме и украшенной волнистым или зубчатым орнаментом. Такие места — селища — в большинстве случаев были позже распаханы или заросли лесом.
Гораздо приметнее селищ другие следы, оставленные древними славянами. В XI-XIII веках у них распространился обычай возведения курганов над захоронениями умерших. Чаще всего курганы располагались группами на видных местах около старых дорог, на склонах около рек и оврагов. Высокие земляные насыпи, гордо поднимавшиеся над окружающей местностью, издавна вызывали и удивление и восхищение. Забылось их истинное происхождение, и людская молва уже связывала их с событиями более позднего времени: их называли и «литовскими могилами» в память о событиях начала XVIl века, и «французскими могилами», и просто «пученками» (выпученной землей). Из поколения в поколение передавались легенды о несметных сокровищах, якобы укрытых в курганах завоевателями или удачливыми разбойниками.
В черте города Красногорска в лесу близ старого Губайлова до нашего времени сохранилась группа из четырех больших курганов, которые имеют давние повреждения от ям кладоискателей. На правом берегу речки Баньки, возле нынешней лыжной базы, находилась Черневская группа курганов, археологические раскопки которой проводил Яков Александрович Поляков, бывший директор Знаменской фабрики в Баньках; в советское время раскопки были продолжены учениками средней школы № 1 под руководством учителя истории П. И. Потемкина и археолога Виноградова. В лесу за речкой Банькой большая группа из 15 курганов была раскопана в 1888 г. под руководством московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича Романова; владелец села Николо-Урюпина князь Николай Михайлович Голицын около этого времени раскопал группу из 6 курганов на речке Каменке около деревни Бузланово. В разное время по частям исследовались археологами Спасские курганы около бывшей бойни над речкой Барышихой, где в трех группах насчитывалось в общей сложности около ста насыпей. В настоящее время эта местность спланирована в связи с подготовительными работами по прокладке новой линии метрополитена. Помимо названных сохранились до сих пор в лесах Красногорского района курганные группы около селений Ангелово, Воронки и Михайловка, Бузланово и Степановское. Многие из них повреждены современными кладоискателями, хотя в действительности славянские курганы очень бедны. В них нет ни богатого оружия, ни дорогих украшений. Их ценность — не в стоимости находимых вещей, а в научном значении этих находок как свидетельства о расселении славянских племен.
Около деревни Митино находилась группа из шести курганов. Среди них особенно выделялся один, имевший высоту более семи метров. Он был широко известен и назывался Великой могилой, Курган находился на земле митинских казенных крестьян, и они берегли его как зеницу ока, надеясь, что его богатства смогут пригодиться «на черный день». Когда летом 1883 г. приехал археолог А. И. Кельсиев с открытым листом от Академии наук, ему стоило большого труда уговорить крестьян, чтобы они разрешили раскопки. Согласились на том, что за найденные в кургане золотые и серебряные вещи крестьянскому обществу будет выплачена их стоимость по весу, а за медные и железные, если их окажется больше пуда — платить за каждый пуд.
Сами же крестьяне подрядились в землекопы. И каково же было их разочарование, когда в погребении оказались лишь однорукий скелет старого воина с двумя глиняными кушинами да сохранившиеся остатки гроба — деревянной колоды с четырьмя коваными гвоздями, которыми когда-то была прибита крышка.
Исследования археологов показали, что на нашей территории жили славяне вятичи, тогда как на реке Клязьме начинались земли славянского племени кривичей, которое составляло основное население Владимирского княжества.
Обычаи и культура этих племен существенно различались между собой, о чем свидетельствуют украшения и другие вещи, которые находят археологи при раскопках кривических и вятических курганов. При этом следует отметить, что подавляющее большинство курганов XI-XIII веков на территории Москвы и ближайшего Подмосковья, до реки Клязьмы, принадлежало славянам-вятичам. Они первыми пришли в наши места и заселили их.
Однако вскоре свободолюбивым вятичам пришлось столкнуться с военной силой Великого княжества Владимирского. Возможно, что здесь его продвижение сталкивалось с интересами Новгорода Великого, для которого Москва-река представляла кратчайший путь в бассейн Оки и далее в Среднее Поволжье. Во всяком случае, в XII в. Москва была известна новгородцам под названием Кучково. Академик М. Н. Тихомиров предполагал, что известный боярин Кучка мог быть местным вятическим князьком. Вполне вероятно, что первоначально это было самостоятельное объединение, не зависимое ни от Юрия Долгорукого, ни от Новгорода. Не потому ли и оказался Кучка между двух огней, и попытался дать отпор Долгорукому: «не почтил Великого князя подобающей честью... а поносил его к тому же». И великий князь не мог оставить столь важный в стратегическом отношении пункт во власти строптивого князька.
Казнь боярина Кучки, на наш взгляд, означала конец вольности московских вятичей. Отсюда и последующие действия Юрия Долгорукого, который женил своего сына Андрея на дочери Кучки Улите и забрал в свой великокняжеский дом ее братьев. По всей видимости, это означало скрепление союза Владимирского княжества славян-кривичей с непокорным племенем вятичей. В 1147 г. «Москов» становится местом приема почетных гостей — черниговского князя Святослава Ольговича и его сына Олега, еще через семь лет здесь строится пограничная крепость.
Для великого княжества Владимирского земли вятичей были нужны как форпост на его южных границах, а также для организации оживленных связей со Смоленским, Черниговским, Киевским княжествами. Важное значение в это время приобрел торговый путь по реке Всходне (теперь река Сходня), соединявший бассейны рек Клязьмы и Москвы. Непривычное для нас старинное название этой быстрой и бурливой речки на протяжении многих веков сохраняло память о тех временах, когда военные отряды великого князя с собранной данью и заезжие торговцы «всходили» вверх по ее течению и тянули за собой тяжело груженные лодки, чтобы затем по Клязьме доставить свой груз в стольный город Владимир.
По сути, Москва была приграничным городом великого Владимирского княжества, так как за рекой Истрой начинались звенигородские земли, в то время находившиеся в зависимости от черниговских князей. За эти земли предстояла еще длительная и упорная борьба. Старинная летопись рассказывает об одном эпизоде этой борьбы, в котором оказалось задействовано описанное выше Архангельское городище, которое в то время носило название Уполозы. Наиболее вероятно, что название произошло от оползней, из года в год разрушавших площадку городища, обращенную к Москве-реке крутым обрывом.
«В лето 6740 (1231) поиде князь Гюрги (Юрий Всеволодович, великий князь Владимирский) к Серенску, — повествует летопись, — и стояв станом на Уполозех, и възратися в Володимер. Ярослав же и Константиновичи идоша к Серенску, град пожгоша... ино же много воеваша, възратившися в свои си».
Четыре княжеских дружины — из Владимира, Суздаля, Ростова и Новгорода, несомненно, собрались в городе Москве, который в то время был западным форпостом великого Владимирского княжества. Их путь к Серенску, находившемуся в пределах нынешней Калужской области, не мог миновать наши Уполозы, а это было последнее укрепленное место в западной части московской территории. Сам великий князь со своей дружиной остался в Уполозах, чтобы предупредить возможный встречный удар противника и защитить свой приграничный город Москву. Наличие крепости-городища, пусть небольшой, обеспечивало личную безопасность князя, а его конница могла получить в достатке корм для своих лошадей на расположенных рядом лугах.
Вместе с Москвой в великокняжеское владение перешла и вся окружающая территория, население которой облагалось данью. Для сбора дани земли княжества были разделены на волости, которые объезжали княжеские слуги волостели — эти названия известны еще со времен Киевской Руси. В каждой волости, насчитывавшей порой десятки мелких селений, устанавливалось определенное место, куда приезжал волостель, и окрестные жители свозили к нему свои товары и продукты. Сюда спешили и «гости»-купцы в надежде выгодно купить или продать. Такие места стали называть погостами. На них обычно ставилась и церковь, так как здесь чаще всего собирались жители волости.
Население волостей распределялось неравномерно. Охотники, бобровники, бортники, платившие дань пушниной и медом, селились в лесной глуши в одиночку, чтобы не мешать друг другу. Другое дело землепашцы. Чтобы поднять целину примитивной сохой, вырубить и раскорчевать лесной участок, нужны были усилия многих людей. Поэтому они селились большими группами, а их первоначальное поселение называлось селом. Но со временем осваивались новые и новые участки, удаленные от села. Накапливались навыки работы, постепенно совершенствовались орудия труда, появлялась возможность обрабатывать участок в одиночку, что создавало большую заинтересованность в личном труде, да и всходы на полях требовали большего ухода, их надо было защитить от лесных зверей и птиц. На отдаленных участках возникают небольшие деревни в один-два двора. Постепенно складывается система расселения, которую в наше время можно было бы назвать хуторской.
Служивший при Иване III грек Георг Перкамота, направленный в 1486 г. послом в Милан, рассказывал о Московии, что сел и деревень в этой стране так много и расположены они так близко, «что ходят за огнем из одного в другое».
Село и окружавшие его деревни составляли одну сельскую общину. Крестьяне сообща собирали и платили дань, а земля, разделенная между ними на отдельные наделы, считалась собственностью князя и была его главным богатством. Ею он расплачивался со своими приближенными боярами, слугами, воинами, раздавая им земельные наделы. Крестьяне, жившие на этой земле, становились зависимыми от новых землевладельцев. Они не только содержали своего помещика, но должны были платить и подати в пользу князя.
Села и деревни, расположенные на одной территории, но принадлежавшие разным владельцам, объединялись в большие группы, подобные волостям. Как и в княжеских волостях, здесь также устанавливалось постоянное место, куда прибывали сборщики с военным отрядом. Это место называлось станом. Обычно оно располагалось около реки или у слияния речек, что обеспечивало удобство проезда военного отряда в условиях тогдашнего бездорожья, так как речное русло было самым надежным ориентиром в пути среди дремучих лесов. В дальнейшем станом считается территория, объединяющая владельческие села и деревни.
Территория нынешнего Красногорского района входила в состав Горетова стана, западные границы которого доходили до нижнего и среднего течения реки Истры. Он сложился в таких размерах только во второй половине XVI в. В документах 1505-1512 гг. село Коробовское-Тушино на Всходне (теперь река Сходня) и земли Новинского монастыря на Ходынском поле числились в составе Соболева стана, упоминаний о котором не встречается в последующее время. Около этого времени, в 1518 г., упоминается Банский стан с селами Нахабино и Козино. После того, как большая часть записанных в этих станах селений отошла в дворцовые волости или «села», оба стана были расформированы, а оставшиеся частновладельческие селения были приписаны к существовавшему ранее Горетову стану, располагавшемуся по обе стороны речки Горетовки.
Горетов стан оказался самым большим среди станов и волостей, на которые делилось Московское княжество. По его территории проходили Большая Тверская дорога (теперь Ленинградское шоссе), Волоцкая дорога, неоднократно менявшая свой маршрут между нынешними Пятницким и Волоколамским шоссе, и одна из звенигородских дорог, проходившая в южной части района, через Глухово, Ильинское и Дмитровское. Неудивительно, что земли в Горетовом стане давались обычно воеводам, приходившим со своими дружинами на службу к московскому князю. Академик С. Б. Веселовский считал достойной доверия старинную легенду о том, что земли на Всходне «на 15 верст» были пожалованы воеводе Нестору Рябцу, который в сражении с тверским войском за город Дмитров спас жизнь Ивану Калите, или его сыну Родиону Нестеровичу, изгнавшему новгородского наместника из Волока Ламского. Подтверждением этой легенды служит основание монастыря Спаса-на-Всходне, где в 1390 году был похоронен внук Нестора, воевода Иван Родионович Квашня, а также сохранившиеся в названиях селений Тушино и Дудино прозвища потомков этого воеводы Василия Туши и Василия Дуды.
Среди других владений, передававшихся от отца к сыну, в западной части Горетова стана до начала XVI века существовала вотчина воевод Плещеевых с селами Нахабино и Караулово. Основатель этого рода, боярин Федор Бяконт, был родным отцом первого из русских митрополита Киевского и всея Руси Алексея, и вполне вероятно, что жизнь митрополита была связана с нашей местностью. Возможно, что в его владении была деревня, которая в конце XVI в. упоминается как пустошь Владычня рядом с нахабинской вотчиной Плещеевых. Память о знатном боярине и дворецком Сабурове нашла отражение в названии села Сабурово. С ранними представителями рода Пушкиных была связана в свое время история деревень Гаврилково и Пушкино-Андрианково.
Древнейшие названия сел и деревень в подавляющем большинстве не дошли до нас, они изменялись в зависимости от имени и фамилии очередного владельца-феодала или от названия церкви. И тем не менее, сохранившиеся названия имеют важное значение, многие из них помогают установить связь тех или иных селений с историческими личностями прошлого.
Многие старинные вотчины дробились между наследниками, переходили из рук в руки, а в случае опалы и при отсутствии наследников после прежних владельцев «отписывались на государя». Другие завещались или были пожалованы монастырям, митрополиту и церковным служителям. В результате половина нынешнего Красногорского района к концу XVI в. оказалась в дворцовом ведомстве, другая половина — в собственности церкви и монастырей, а от старых родовых вотчин осталось лишь одно владельческое село Марьина Гора, принадлежавшее Милославским.
Церковные владения почти сплошной полосой протянулись от реки Истры до Всходни. В середине XVI века в этих владениях насчитывалось около 120 сел и деревень, что свидетельствовало об их плотной заселенности. Однако в дальнейшем на подмосковные земли обрушились страшные бедствия: эпидемии чумы в 1551 и 1571 годах, бесчинства опричников Ивана Грозного и, наконец, набег крымского хана Девлет-Гирея, войско которого сожгло московский посад, разграбило Подмосковье и угнало в плен более 20 тысяч мирных жителей. В писцовой книге, составленной для учета населения в 1584 году, на многих страницах тянутся скорбные перечни «пустошей, что были деревни».
Большинство сел вновь заселяются за счет перевода крестьян из других владений, закрепления на церковной земле пришлых крестьян, но начало XVII в. принесло им новые бедствия. Неурожайные годы привели к голоду, который был не менее страшен, чем нашествие неприятеля: «И много людей с голоду умерло, и много сел позапустело, и много мертвых по путям валялось, и много иных в разные грады разбрелись и на чужих странах помроша», – сообщает об этих событиях летопись. Грабежами и убийствами крестьян сопровождалось нашествие армии Лжедмитрия I, которому удалось в 1605 году сесть на московский престол. Ставленник польских интервентов был свергнут и убит, но вслед за тем в стране развернулась крестьянская война под руководством И. И. Болотникова, а в 1608 году началась новая польско-литовская интервенция. Армия Лжедмитрия II не смогла овладеть Москвой и встала лагерем на Тушинском поле. Полтора года находилось здесь войско Лжедмитрия, и каждый день из Тушинского лагеря отправлялись в окрестные селения военные отряды, отбиравшие у населения продукты и скот. В 1618 г. на павшинских и тушинских лугах стояло войско польского королевича Владислава, пытавшегося силой овладеть московским престолом.
Многие села и почти все пустоши, упоминавшиеся в письменных источниках XV-XVII веков, после Смутного времени исчезли навсегда. Но память о них сохранилась до наших дней в названиях Карауловой горы близ Нахабина, Поповой горки на месте бывшего села Банского-Борисоглебского, местности Плотница на окраине современной Опалихи, Уваровского оврага к северу от Пенягина. В ряде случаев сопоставление сведений письменных источников и местных названий участков леса, полей и оврагов помогает нам раскрыть новые тайны подмосковной земли.
Зато о селах и деревнях, которые пережили эти времена, сохранился большой круг источников, который позволяет документально проследить общую канву их развития, начиная с XVII в. К таким источникам прежде всего относятся писцовые и переписные книги.
Для упорядочения управления и сбора податей с населения территория Московского государства была разделена на уезды, и время от времени проводилась перепись сел и деревень с указанием количества крестьянских дворов и земельных угодий. Многие древнейшие документы Московского уезда сгорели в результате пожара более 250 лет назад; до нас дошли лишь сведения второй половины XVI в. по нескольким станам Московского уезда. К счастью, в писцовой книге 1584-1586 гг. сохранились сведения о владельческих имениях по Горетову стану. На основе их мы можем сегодня получить представление обо всех существовавших в то время селах и деревнях, за исключением только дворцовых владений — на них составлялись отдельные книги, утраченные во время пожара. Как правило, в этих книгах указывалось количество дворов и количество земли, принадлежавших владельцу.
Но переписчиков интересовала только та земля, которая облагалась государевой податью. Любопытно, что пахотную землю они учитывали, не измеряя площадь полей, а по количеству зерна, необходимого или затраченного для посева на них, так как податью облагался предполагаемый урожай. Запись вели в четвертях (одна четверть зерна составляла около 8 пудов, в пересчете на современные меры веса — 128 килограммов), а поскольку при трехполье засевалась лишь третья часть пашни, то в общем итоге за указанным количеством засеянных четвертей следовало добавление «а в дву потому ж». В переводе на нынешние нормы посева — 2-2,5 центнера зерна на гектар — одна четверть и «в дву потому ж» составили бы половину гектара, умноженную на 3, то есть 1,5 гектара. В дальнейшем, при цитировании этих источников, мы вынуждены опускать слова «а вдву потому ж», повторяющиеся после каждой цифры. Сенокосные угодья учитывались в копнах по количеству собранного сена. Малое количество леса записывалось в десятинах, а большое — поверстно («верста вдоль, да полверсты поперег»). Сведения о земельных наделах, как правило, не изменялись и переносились через десятки лет в новую книгу.
Владельческие имения до XVIII в. подразделялись на поместья и вотчины. Поместья выдавались за государеву службу только на время, пока эта служба продолжалась. Их нельзя было продать или передать по наследству, они могли быть отобраны в Поместный приказ и переданы другому служилому человеку. Но они могли быть переданы сыну или родственнику помещика в том случае, если он продолжал службу на государя. Многие помещики, чтобы чтобы сохранить имение для своей семьи, выкупали его в вотчину, которая являлась полной собственностью владельца. Можно было и за особые заслуги получить свое поместье в вотчину по специальной «жалованной» грамоте из Поместного приказа.
Коренные жители сел и деревень, приписанные к церковному приходу, получили название «хрестьяне», или крестьяне, которые полностью зависели от помещика или вотчинника. В этот разряд поступали купленные люди или переведенные из других имений. Но крестьянину нужно было предоставить земельный надел, а его обязанности сводились к обработке своей и помещичьей земли. Для работ по господскому дому приходилось нанимать «деловых людей» либо за жалование, либо за денежный долг — «кабалу». Государственная подать платилась с крестьянских дворов, тогда как деловые люди были приписаны к господскому двору, не облагавшемуся податью. Поэтому многие помещики ограничивались записью «деловых» людей.
Писцовая книга по Московскому уезду, составленная в 1584-1586 гг., похожа на скорбный список, в котором на одно «живущее» селение приходятся длинные перечни пустошей, «что были села» и «что были деревни». Время Ивана Грозного, а затем голод 1601-1603 гг. и десятилетие Смутного времени привели к опустошению целых станов, а порой и уездов. Медленно поднималась из пепла русская земля. Но уже не суждено было возродиться большинству бывших деревень. Феодалы, удержав свою власть над крестьянами, обращали их в крепостных, не имевших права, как прежде, расплатиться с владельцем земли и уйти от него. Теперь характер расселения изменился. Хозяева старались свести своих крепостных крестьян в одно селение, где они находились под присмотром владельца или его приказчика. Так в XVIl-XVIIl вв. в основном сложилась система расселения, которая почти без изменений существовала до начала ХХ в.
Это подтверждает введенный в стране более частый и строгий учет населения. С 1722 по 1859 г. следуют с интервалами 15-20 лет «ревизские сказки» с поименными списками жителей по предыдущей и новой ревизии, отмечающие смертность от старости, от болезней, от неприятеля, переход отдельных крестьян в купеческое и мещанское сословие. Порой по этим документам прослеживается, как после разорения или эпидемии дворы заселяются крестьянами, вывезенными из дальних имений, во 2-ой половине XVIII в. — доставленными из польской земли «панами» и «белорусцами». Во многих случаях более точные сведения о жителях селения за тот или иной конкретный год можно получить в церковных исповедных книгах, которые составлялись ежегодно и содержали полный список всех прихожан.
Для изучения местности нами были использованы и топографические карты прошлого столетия, и планы Генерального межевания конца XVIII в., на которых показаны местонахождение, а в большинстве случаев и планировка существовавшего в ту пору селения, а также немногочисленные дошедшие до нашего времени чертежи и планы конца XVII в. Сведения о хозяйственном положении крестьян содержатся как в архивных источниках, среди которых особую ценность представляют Экономические примечания к планам Генерального межевания 1760–1780-х гг., так и в опубликованных в конце XlX и начале ХХ столетия чрезвычайно подробных и разнообразных по содержанию сборниках статистических сведений, составленных по материалам обследований, проводившихся в 1870-х, в 1899-1900-х гг.
Помимо подобных «массовых» источников имеется огромный круг документов, посвященных конкретным объектам. В их числе судебные дела, описи имений: за долги, при продаже или разделе, сведения о переходе имений из рук одного владельца к другому, о взаимоотношениях крестьян и помещиков. Об условиях освобождения крестьян от крепостного права конкретные сведения содержат уставные грамоты 1861-1862 гг. и дела о выкупе крестьянами земельных наделов, растянувшиеся с 1860-х до 1880-х гг. Сведения о революционном движении 1905-1907 гг. в нашей местности подробно описаны в документах Московского полицейского управления.
Разумеется, автор не ставил своей целью поднять все источники. На это ушли бы многие годы, а наша книга — лишь первая попытка рассказать об истории существующих ныне и существовавших ранее селений на основе документальных материалов.